КОНТИНЕНТ АТЛАНТИС
— 8 —
Доктор Кемаль оказался невысоким и худощавым, очень подвижным седовласым джентльменом лет шестидесяти.
Сказать что-либо определенное о его национальности не представлялось возможным: будучи явным азиатом, он походил как на индийца или пакистанца, так и на уроженца Южного побережья — во всяком случае, по-английски доктор говорил практически без акцента, а его смуглое лицо выражало типичное британское равнодушие под маской любезности.
— Входите! Входите, пожалуйста, — он поспешно поднялся из кресла, едва Олег переступил порог его кабинета. — Вот, присядьте сюда — здесь вам будет удобно, а кроме того, солнце не сможет светить вам в лицо. Впрочем, сейчас мы его совсем уберем…
Доктор задернул синие пластиковые шторы, отчего кабинет сразу стал напоминать рентген-камеру или комнату для допросов из сериала «Синдром отрицания».
— Прошу.
— Спасибо, — вежливо улыбаясь, Олег опустился на предложенный ему деревянный стул. — Мне сказали, чтобы я зашел к вам. Сразу же после ланча.
— Да-да, разумеется, — Кемаль вернулся на свое место, но вместо того, чтобы уткнуться в монитор или открыть некую персональную папку, он просто откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. — Итак…
Олег выжидательно молчал.
— Господин Вершинин, — начал доктор. — От всей души я приветствую вас в стенах нашего института, а также — на гостеприимной земле Англии, и да благословит её Аллах!
Он устремил свой взор в потолок, и на некоторое время в кабинете воцарилась тишина.
— Не буду ходить вокруг да около и сразу перейду к главному. Вы — наш доброволец. В настоящий момент, как вам, вероятно, известно, все вакансии, связанные с проводимыми в институте исследованиями, уже заняты. Однако это вовсе не означает, что у нас нет для вас работы. Как раз наоборот! И я глубоко убежден в том, что это не случайность, а самый настоящий перст судьбы, поскольку вы прибыли именно в тот момент, когда клиника остро в вас нуждалась.
«Неизбежность — высший дар Создателя».
Светящаяся голограмма изображала трехмерный ядерный гриб, помещенный внутрь голубоватого треснувшего кристалла. По поверхности кристалла ползали странные, на двух лапах, жуки, связанные друг с другом мерцающей нитью гипотетической электронной паутины.
— Именно для этого я и приехал, сэр, — Олег отвел взгляд от картины на стене и в очередной раз улыбнулся доктору. — И сейчас готов услышать обо всех деталях моей будущей работы.
— Вот и отлично, — удовлетворенно произнес Кемаль. — Тогда приступим.
Он вновь замолчал, продолжая пристально рассматривать Олега, словно до сих пор в чем-то сомневался.
— Скажите, господин Вершинин, вы когда-нибудь слышали о «саркофагах» Хиро-Лоусона?
— О саркофагах? Вроде бы нет. А что это?
— Вообще, термин «саркофаг» звучит довольно зловеще и, собственно, уже поэтому он абсолютно не соответствует действительности, — с улыбкой покачал головой доктор. — Впрочем, как и всё прочие «крылатые названия», какие обычно сочиняет пресса…
— И тем не менее?
— Так вот… Если не вдаваться в технические детали, то так называемая капсула Хиро-Лоусона — это самая совершенная на сегодня криогенная камера сверхвысокой заморозки, продукция компании «Криоспан Транстайм». Благодаря целой серии поистине революционных открытий в нано-биотеке, они смогли создать идеальный — и при этом полностью автономный! — контейнер для длительного нейро-сохранения. Так что сегодня они — реально впереди всех!
— Простите, сэр, — виновато улыбнулся Олег, — но я не совсем понимаю, о чем идет речь. Что именно вы собираетесь хранить в этой вашей капсуле?
Доктор Кемаль на мгновение замер и посмотрел на Олега так, словно только сейчас впервые его увидел. В этом взгляде читались одновременно удивление, растерянность и недоверие: судя по всему, простые вопросы доктор не любил.
— Не «что» хранить, — произнес он вкрадчиво, — а «кого», господин Вершинин.
— «Кого»? Так вы хотите сказать…
— Да, именно так. Криокапсулы предназначены для людей. Для живых людей, разумеется. Иначе…
Он замялся.
— Иначе, господин Вершинин, зачем бы мы стали обращаться к вам?
В комнате воцарилось молчание.
Олег не удержался и ещё раз взглянул на рисунок с кристаллом — ему показалось, что загадочные жуки на голограмме слегка завибрировали, как если бы, услышав последнюю фразу, нашли её пугающей.
— М-да, действительно, — протянул он. — Теперь я понимаю…
— Откровенно говоря — вы позвольте быть с вами откровенным? — я бы мог и не вводить вас в курс дела, — вновь заговорил доктор. — Тем более что последняя «модель Хиро-Лоусона» прошла уже не одну сотню испытаний и является на сегодня, пожалуй, самым безопасным биотек-устройством на планете. Однако этика учёного, а также мои собственные убеждения не позволяют мне тестировать добровольца «в тёмную»: это не только безнравственно, но и преступно.
— Всецело разделяю вашу позицию, сэр, — без энтузиазма ответил Олег. — Только в чем смысл моего участия, если, как вы говорите, установка была испытана до меня множество раз?
— Сейчас я вам всё объясню, — доктор Кемаль выдвинул один из ящиков своего стола и, взяв оттуда тончайший лазерный пульт-указку, направил его на стену. — Смотрите.
Тотчас возникший в воздухе в виде трехмерной «картинки» странный предмет действительно напоминал своими формами древний египетский саркофаг, отличаясь от мистического прототипа лишь металлическим цветом деталей, а также обилием всевозможных проводов, уходящих куда-то вверх, к не видимому отсюда «мозгу» загадочной установки.
— Это — «Голиаф». Один из первых контейнеров «Криоспан Транстайм», — сообщил доктор. — Созданный около двадцати лет назад, он был необычайно энергозатратен, даже по сегодняшним меркам. Уже через год ему на смену пришла модель «Гравити»: всё то же самое, но с использованием изотопных стержней в реакторе. Посмотрите, как изменялась форма изделий…
Трехмерные слайды стали стремительно сменять друга, показывая, как контейнер постепенно эволюционировал во всё более обтекаемое и компактное устройство, пока, наконец, на экране не возникло совершенно фантастическое изображение: вытянутая и несимметричная, переливающаяся в электрическом свете полупрозрачная «капля», установленная на тончайших опорах из керамокса.
— Модель «Экомо», — произнес Кемаль с нескрываемым восхищением. — Настоящий шедевр биотек-науки двадцать первого века — вершина криогенной эволюции!
— Похоже на кокон зародыша «стэрга» из «Вторжения на Проксимус», — заметил Олег. — И вы хотите сказать, что внутри этой штуки может находиться человек?
— Модель «Экомо» приобретена нашим институтом около месяца назад, но сюда её доставили только на прошлой неделе: японцы очень скрупулезно относятся к вопросам транспортировки своей продукции…
Доктор выключил проектор и строго посмотрел на Олега.
— Как я уже говорил, в нашу задачу не входит тестирование всех режимов устройства — мы не имеем у себя надлежащего оборудования, да этого и не требуется. Однако, поскольку «Экомо» приобреталась для одного из наиболее значимых инвесторов и пациентов нашей клиники, руководство приняло решение детально изучить работу капсулы в здешних условиях. Доброволец будет помещен в «Экомо» и подвергнут крионизации сроком на три месяца, в течение которых за ним будет наблюдать специально подготовленный штат сотрудников: врачей, биотехников и экспертов по криогенике, включая одного из ведущих экспертов «Криоспан Транстайм», также приглашенного сюда по контракту.
— Так вы что — хотите, чтобы этим добровольцем был я? — растерялся Олег. — Честно говоря, всё это довольно неожиданно…
— Разумеется, господин Вершинин, нашим испытуемым станете вы, — с улыбкой развел руками Кемаль. — Ведь, насколько я понимаю, вы приехали сюда именно за этим: быстро и без особого труда заработать крупную сумму денег, и даже подписали соответствующий контракт. Разве не так?
— Вообще-то так, — пожал Олег плечами. — Просто, согласитесь, не каждый день нам предлагают добровольно покинуть мир живых. Пусть даже ненадолго… А, кроме того, в договоре сказано, что я имею право отказаться от него в любое время, вплоть до момента непосредственного начала испытаний. Или я что-то неправильно понял?
— Господин Вершинин, — укоризненно и нарочито устало произнес доктор. — Вы всё поняли верно. У вас есть полное право отказаться от участия в тестах когда захотите. Мало того, вы можете сделать это прямо сейчас, ведь насильно здесь никого не держат. Поймите вы, наконец, наш институт — серьезное учреждение, а не какой-нибудь «хоррорлэнд-лэб» из романов Гуго Марвела! «Покинуть мир живых» — надо же придумать такое!
— Да я имел в виду совсем не это, — смутился Олег. — А просто хотел сказать, что…
— Я прекрасно понимаю, что вы хотели сказать! — начал закипать хозяин кабинета. — Уже хотя бы потому, что не первый год работаю с добровольцами…
Кемаль вынул из нагрудного кармана миниатюрный плоский предмет и небрежно швырнул его на стол.
— Файл «Вершинин», сегодня, фрагмент 10−12, громкость — «три». Старт.
— «В любом случае, тебе стоит поподробнее расспросить об этом Кемаля», — донесся из диктофона голос Анджея. — «И если почувствуешь какой-то подвох… тогда я даже не знаю…»
— «Подвох!» — воскликнул доктор, выключая диктофон. — Вы только посмотрите на это! Они приезжают в лучший, известнейший на весь мир научно-исследовательский центр, где им платят по полмиллиона фунтов за единственное в их жизни с пользой поведенное время, а они, вместо благодарности судьбе за прекрасный шанс, ищут во всем этом какой-то подвох!
— Но это не мои слова…
— Немыслимо! Меня утешает лишь то, что идея пригласить добровольца из России, страны Нового Содружества, принадлежала не мне… Хорошо. Если вы до сих пор в чем-то сомневаетесь, то я прямо сейчас выпишу вам одноразовый пропуск, после чего вас отвезут в Лондон — прямо в аэропорт Хитроу. Подождите минуту — я свяжусь со своим руководством.
Он прикоснулся к клавиатуре на столе и направил взгляд на висящий сбоку от себя монитор.
— Сейчас мы всё устроим…
Олег молчал.
Прошло не больше двух минут, пока доктор обменивался короткими текстовыми сообщениями с кем-то по другую сторону экрана, после чего он резко отодвинул от себя клавиатуру и поднялся из-за стола.
— Идёмте, — уже совсем другим: спокойным и доброжелательным тоном произнес Кемаль. — Я думаю, будет лучше, если перед принятием своего окончательного решения вы кое-где побываете.
* * *
При свете дня парк института Редберна выглядел совсем не таким, каким предстал перед Олегом ночью.
Густые заросли деревьев, которые ещё вчера казались непроходимым и грозным дремучим лесом, сегодня превратились в аккуратные ухоженные аллеи и рощицы. Дубы и каштаны, березы и ели, пальмы и кипарисы — традиционно-привычное для Восточной Англии многообразие деревьев, обильно «разбавленное» причудливыми фигурами ландшафтного дизайна, образовывало довольно живописный и почти естественный пейзаж, который не портили ни серые пешеходные дорожки, ни кованые мачты вечернего освещения, ни внезапные изгороди из металлической сетки.
— Куда мы идем? — поинтересовался Олег, разглядывая диковинные многоуровневые клумбы, тянущиеся по обеим сторонам аллеи. — Впервые вижу, чтобы в обычном парке было настолько красиво.
— Наша цель — уже за следующим поворотом, — бодро откликнулся доктор Кемаль. — А насчёт парка вы правы: ему уделяется особое внимание. Большинство сотрудников, в том числе и я, работают, не покидая периметра клиники многие месяцы, и нам совсем не безразлично то, в каких условиях проходит наша жизнь.
Они миновали декоративные, но довольно плотные заросли кустарника и оказались на узкой асфальтированной дороге, ведущей к массивному трехэтажному строению из желтого кирпича.
— Корпус четыре. Отделение профильных исследований, — сообщил доктор, когда они приблизились к парадному крыльцу. — Прошу вас, господин Вершинин. Сейчас вы сами всё увидите.
Внутри здания было на удивление тихо и не многолюдно.
Те редкие сотрудники, которые попадались на пути Олегу и сопровождающему его доктору, будь то в вестибюле или в просторном коридоре первого этажа, имели сосредоточенный и отрешенный вид, направляясь по своим, очевидно, крайне важным научным делам.
При этом явственно ощущалось, что в корпусе занимаются не только теоретической наукой, но и практическими исследованиями: помимо уже привычных лаборантов в светлых халатах, а также представителей технических служб или охраны, Олег встретил здесь нескольких человек, облаченных в герметичные скафандры биохимзащиты и с респираторами на лицах.
— Нам — сюда, — Кемаль остановился возле прозрачной двери одного из лифтов в конце коридора и, вынув из кармана ключ-карту, приложил её к сканеру кнопки вызова. — Прошу.
Они вошли в кабину.
Вопреки ожиданиям Олега, лифт стал опускаться вниз. Проехав два полутемных и, похоже, необитаемых уровня, кабина плавно остановилась. Сквозь дверное стекло путникам открылся совершенно необъятный, заполненный какой-то аппаратурой и освещаемый белым неоновым светом подземный этаж — место, которое, судя по всему, и являлось конечной точкой их маршрута.
— Ещё одна формальность, — пробормотал Кемаль, прикладывая карту к очередному, теперь уже с внутренней стороны двери лифта — сканеру секьюрити-контроля. — Вот так.
Прозрачные створки тотчас распахнулись
— Лаборатория криогеники и прикладной физиологии, господин Вершинин. Добро пожаловать на экскурсию.
«Прогресс материализует кошмары».
На этот раз «иллюстрированный афоризм» занимал площадь в несколько квадратных метров, украшая часть выложенного цветной плиткой потолка лаборатории. На рисунке были изображены странные существа: полумеханизмы-полузвери, друг за другом они выходили на берег из бескрайнего и абсолютно черного водоема.
— Неплохой денек, ребята. Надеюсь, на этот раз вы просто перепутали этажи?
Из-за высокой стеклянной перегородки показался огромный бородатый мужчина лет пятидесяти в светлом халате и такой же светлой круглой шапочке и шагнул навстречу гостям.
— Привет, док, — поздоровался он с Кемалем без лишних церемоний и с улыбкой посмотрел на Олега. — А это, я так понимаю, и есть обещанный тобою «психонавт»?
— Здравствуй, Виталий, — кивнул ему доктор. — Знакомься — наш новый доброволец. Идеальная «генная карта», отличные показатели по здоровью, а кроме того, он твой соотечественник. Его фамилия — Вершинин.
— Ничего себе! — радостно удивился бородач, немедленно переходя на русский. — Откуда прибыл, солдат?
— Из Москвы, — улыбаясь, ответил Олег. — Последние два года там работал, но вообще-то я житель Питера. Зовут Олег.
— Плеханов, — пожал ему руку Виталий. — Сегодня — Кембридж, а когда-то — Новосибирск. Я здесь уже пять лет — вкалываю на этих изуверов, но как видишь, никто меня не ценит.
Последняя фраза была сказана по-английски, но доктор Кемаль лишь нахмурился и шутку не поддержал.
— Мы пришли познакомиться с командой криоконтроля. А также осмотреть «Экомо», — перешел он к делу. — Доброволец должен быть уверен, что погружение абсолютно безопасно — это одно из главных условий эксперимента.
— Да. Я знаю, — кивнул ученый. — Идемте.
В сопровождении Виталия гости проследовали вглубь зала по узкому проходу между разделенными тонкой стеклянной перегородкой секторами лаборатории, старательно обходя нагромождения всевозможной аппаратуры и перешагивая через густые «лианы» сотен тончайших разноцветных проводов. При этом Олег с удивлением обнаружил, что, несмотря на явную тесноту помещений, здесь нашлось место не только для декоративных фонтанчиков и ваз с искусственными цветами, но и для изящных деревянных статуэток, а также миниатюрных аквариумов.
— Гоуди, Митчелл, — на ходу позвал по телефону Плеханов. — Подойти к криокапсу. У нас в гостях его величество доктор.
Через минуту они вышли на открытую, довольно просторную площадку, посредине которой как минимум на полтора метра над уровнем пола возвышалась квадратная платформа из светлого серебристого металла, отдаленно напоминающая боксерский ринг. Со всех четырех сторон платформу защищали массивные полупрозрачные стены из керамокса, преодолеть которые можно было, лишь поднявшись на ее поверхность по узкой боковой лестнице.
Все пространство этой странной «арены» освещалось двумя рядами потолочных криптоновых светильников, настолько мощных, что с непривычки у Олега заломило глаза.
— Ничего не вижу, — повернулся он к Виталию. — Зачем здесь столько света?
— Лишний сейчас отключим, — ученый склонился над массивным пультом возле края платформы, и через несколько секунд яркость ламп заметно уменьшилась. — Порядок, теперь можно подниматься. Где Гоуди?
— Я проверял батарею, босс, — раздался позади чей-то голос, — и поэтому поставил фонари на максимум. Всем привет!
Обернувшись, Олег увидел невысокого молодого человека в очках, одетого в белый халат и чалму.
— Маниш. Маниш Гоуди, — представился тот, пожимая Олегу руку. — Митчелл пока на «дальней», но нам он особо и не нужен: я отвечу на любой ваш вопрос.
— Для начала дезактивируйте защиту и откройте контейнер, — скомандовал Кемаль. — Мы должны увидеть криокапс.
— Да, сэр. Одну минуту.
Шагнув к пульту, Гоуди совершил несколько манипуляций с клавиатурой. На платформе что-то щелкнуло, и сверху послышалось негромкое шипение, похожее на звук вакуумного транспортера.
— Готово. Идемте. Держитесь за поручни.
Один за другим, осторожно ступая по узкой металлической лестнице, мужчины поднялись на платформу.
Как только последний из них сошел со ступеней на ровную серебристую поверхность установки, шипение резко оборвалось, и в воздухе запахло озоном.
Повисла мертвая тишина.
Все четверо застыли на месте, не сводя глаз с контейнера — огромного белого яйцеобразного предмета, установленного в центре подиума. Бесшумно и плавно верхняя часть его раскрылась в виде нескольких симметричных лепестков, являя взору посетителей находящийся внутри вытянутый полупрозрачный кокон — ту самую причудливую «каплю», которую Олег видел на голографическом снимке в кабинете у доктора.
— Вот она, — негромко, почти шепотом, произнес Кемаль. — Криогенная капсула Хиро-Лоусона нового поколения. Модель «Экомо».
Некоторое время все молчали.
— Что ж, давайте всё-таки приступим к показу, — первым вышел из оцепенения Плеханов. — Скажу честно, для меня эта штуковина до сих пор — нечто загадочное и необъяснимое, несмотря на мою докторскую степень и почти двадцатилетний опыт криогеники. Японское чудо, ничего не скажешь…
— Не стоит обожествлять механизмы, — с улыбкой возразил ему Маниш, приближаясь к капсуле. — Прошу вас, господа. Подходим, знакомимся с установкой.
Он повернулся к остальным и принял позу опытного гида или преподавателя, которому поручено открыть курс новой дисциплины для очередной партии студентов.
— Начнем с реактора. Вопреки расхожему мнению, что современный нано-биотек использует исключительно энергию радиоактивных элементов, выделяемую ими в процессе полураспада, энергоснабжение модели «Экомо» осуществляется на основе разработок концептуально новой, можно сказать, революционной отрасли науки — гравитонной энергетики. Обратите внимание на то, что батарея, работающая по принципу инверсивного синтеза, практически вечна: ее первый — гарантированный! — цикл длится, по меньшей мере, около тысячи трехсот месяцев и не может быть прерван никак иначе, нежели командой с пульта управления. Ну, или, разумеется, умышленными действиями, направленными на разрушение реактора…
— Я читал о «вечных» батареях, которые применяли на «Луне-12» или на «Каллисто», — сказал Олег. — Здесь тоже что-нибудь подобное?
— В целом, да, — кивнул Гоуди, — хотя я и не стал бы их сравнивать… Но в любом случае, реактор, снабжающий капсулу энергией, не отключится ни при каких обстоятельствах: технология «инверсиз» многократно испытана и абсолютно надежна. Теперь — сам процесс…
— Могу я посмотреть на капсулу поближе?
— Да, конечно.
Олег подошел к контейнеру вплотную и принялся внимательно разглядывать поверхность «Экомо», пытаясь определить, действительно ли она является прозрачной или же это некий оптический феномен.
— Как вы уже, наверное, догадались, испытуемый погружается сюда, вот в эту камеру, — продолжал Гоуди. — С помощью инъекции «Летаргета-А» его ненадолго вводят в состояние, близкое к состоянию анабиоза. Затем камера наполняется криоген-активной суспензией, после чего начинается непосредственно сам процесс крионизации. К тому времени, как действие препарата нейтрализуется, организм человека уже пребывает в стадии аноксии и собственно «заморозки». Хотя, если быть точным, термин «заморозка» не вполне соответствует действительности: вместо классического — «температурного» подхода ортодоксальной криогеники, «Криоспан Транстайм» использует новейшую методику квазиволнового воздействия, в основе которой лежит принцип четырехфазного излучателя Лоусона. Описывать процедуру подробно, я думаю, вряд ли необходимо, поскольку сам испытуемый в течение всего процесса будет находиться «вне времени» и не сможет чувствовать не только того, что с ним происходит, но — даже того, жив ли он вообще…
— Звучит многообещающе, — невесело усмехнулся Олег. — Однако три месяца, на мой взгляд — слишком длительный срок для оптимизма.
— Не понимаю, — нахмурился ученый. — Что вы имеете в виду?
— Я говорю о надежности капсулы. Каков максимальный срок ее использования? И каковы гарантии, что в течение всех трех месяцев ни один из ее узлов не выйдет из строя? Мне говорили, что «Экомо» прошла множество испытаний, но никто не сказал, как долго длились эти испытания…
— Трех месяцев?! — не выдержав, воскликнул по-русски стоящий рядом Плеханов. — Да ты, наверное, смеешься над нами, земляк. «Экомо» рассчитана на сто — сто десять, а по максимуму — на сто тридцать пять лет непрерывной работы! Капсулу тестировали с полугодовым, годовым и даже двухгодичным периодом — и не просто, а с участием добровольцев! По всему миру столько исследований провели, а ты нам сейчас…
— Не стоит горячиться, Виталий, — предостерегающе поднял руку доктор Кемаль. — Это был совершенно нормальный вопрос, и наш испытуемый — господин Вершинин, имел полное право его задать.
— Приятно, что кто-то помнит о моих правах, — хмыкнул Олег. — Ну, хорошо. Вот вы сейчас сказали, что людей «замораживали» на целых два года. Неужели все они совершенно ничего не чувствовали, лежа внутри этого «саркофага»? Ни снов, ни переживаний, ни видений — совсем ничего?
— Разумеется, ничего, — снова заговорил Гоуди. — Вы поймите, жизнь человека в нашем обычном понимании полностью приостанавливается еще во время аноксии. Недостаток кислорода ставит клетку в экстремальные условия, заставляя ее быстро прекращать всякую деятельность, и это естественно: вызванное аноксией состояние анабиоза предохраняет организм от непоправимых ошибок в жизненном цикле, возникающих при сверхнизких температурах. Вы потеряете всякую чувствительность задолго до того, как ваше тело достигнет основной фазы процесса, поскольку уже через несколько минут после начала крионизации вы не будете ничем отличаться от куска гранита или, простите, окаменевшего дерева.
— Однако при этом, — вмешался Плеханов, — ты будешь находиться под круглосуточным наблюдением большой группы людей: технологов, врачей, ученых, а также экспертов — представителей компании-изготовителя. Малейшее сомнение или намек на возможный сбой в работе установки повлекут немедленное прекращение опыта и экстренную «разморозку» капсулы. Я тебе больше скажу, земляк: тот, для кого тестируется «Экомо», является одной из ключевых фигур в финансировании всего нашего института, поэтому за тобой и твоим здоровьем будут следить день и ночь, не смыкая глаз — уж в этом ты можешь не сомневаться!
— Вам просто ставят укол, и вы засыпаете, — продолжал Гоуди. — Спите крепко и без снов — время пролетает как одна секунда. Зато когда вы просыпаетесь, эксперимент уже закончен: на ваш банковский счет переводят гонорар и после восстановительного отдыха — около двух недель — отправляют вас домой. Во всяком случае, еще ни один из добровольцев компании «Криоспан Транстайм» не выразил свои ощущения от тестов как-то иначе. На мой взгляд, просто идеальные условия для сотрудничества!
— Условия действительно приемлемые. Даже слишком, — согласился Олег. — А, кроме того, я подписал контракт и, разумеется, не собираюсь от него отказываться. Все мои вопросы, главным образом, от незнания…
— Мы прекрасно понимаем вашу позицию, господин Вершинин, и не намерены ничего скрывать, — заверил Кемаль. — Именно поэтому я и привел вас сюда. Спрашивайте обо всем, что сочтете нужным, не стесняйтесь.
Олег пожал плечами и сделал несколько шагов вокруг установки.
— Да, но о чем я могу спросить? Я ведь не ученый…
Он остановился и, обернувшись, задумчиво посмотрел на доктора.
— И все-таки. Зачем вам понадобился дополнительный эксперимент с добровольцем, если, как вы говорите, «Экомо» проходила испытания множество раз? Пожалуй, это единственный момент, который по-настоящему меня тревожит.
Кемаль переступил с ноги на ногу и переглянулся с коллегами.
— Как я уже объяснял вам…
— О'кей, док, — снова вмешался Плеханов. — Думаю, нужно рассказать ему всё как есть. Иначе этим разговорам не будет конца.
Повисла минутная пауза.
— Хорошо, — равнодушно кивнул доктор. — Поступайте, как хотите.
Виталий приблизился к Олегу и, глядя ему прямо в глаза, негромко произнес:
— Капсула тестируется для «пациента номер один» и в его присутствии. Он не верит никаким отчетам и желает видеть весь процесс своими глазами. Этот пациент…
Плеханов на секунду замялся.
— Этот пациент — глава нашего института. Доктор Ангус Редберн.
На платформе вновь воцарилось молчание.
— Ну что ж, — первым заговорил Олег, обводя взглядом остальных. — Теперь картина начинает проясняться. У меня к вам последний вопрос.
— Вопрос? — почему-то удивился Гоуди. — Да, конечно. Спрашивайте.
— Собственно, это даже не вопрос, а так… — смутился Олег. — Просто я сейчас вдруг подумал, а что, если пока я сплю в анабиозе, со всеми вами что-нибудь случится? Всемирный потоп, эпидемия, ядерная война… Кто тогда меня разморозит?
Он подошел к краю платформы и с полутораметровой высоты оглядел бесчисленные отсеки лаборатории.
— Или я останусь здесь навеки — среди этой груды железа…
— Вы прямо как ребенок, господин Вершинин, — устало улыбнулся доктор Кемаль. — Капсула отключается автоматически — секунда в секунду в соответствии с заданным временем. Поэтому весь процесс «разморозки» — отвод суспензии и восстановление температурного режима — произойдет четко по расписанию: ровно через девяносто дней, даже если вымрет вся клиника.
— Вообще говоря, я так и предполагал…
— И было бы странно ожидать другого ответа. Я думаю, коллеги, — обратился доктор ко всем присутствующим, — на сегодня экскурсию пора заканчивать — у нашего добровольца еще очень много дел. А все вопросы по «Экомо» он задаст нам позже, на инструктаже. Вы согласны со мной, господин Вершинин?
— Боюсь, что да, — неохотно ответил Олег. — Когда планируется погружение?
— Через две недели. За это время мы закончим ваше обследование и проведем полную подготовку к эксперименту. Было приятно увидеться с вами, господа. Надеюсь, что в следующий раз, когда мы вновь соберемся вместе, нас будет объединять уже не только общее место работы, но и общая цель.